Джандо - Страница 47

— Ну извини, я просто пробую разобраться, может, несколько неуклюже… Ты права — он действительно немного изменился.

— Немного?! Этот нью рашен вчера, по-моему, принял его просто за какого-то мафиози… Юная фея— тоже… А цыгане? Немного…

— Понимаешь, у человека впервые появились деньги, и они придали ему больше самоуверенности. Он — русский человек, лихой… Душа— шальная воля. Так пропивают деньги только в России! Помнишь песенку «Пропил Ваня»?! У него впервые появились деньги. Пропивание денег — это как бы своеобразный бунт.

— Очень своеобразный… Деньги… Именно об этом я и хотела поговорить.

— И потом, ведь он нас очень любит.

— Что?! Что-что? Ты понял, что ты сейчас сказал? Да ты просто проговорился… Ты проговорился, что скрываешь те же самые опасения! Может, сам того не зная… Что значит «и потом»? Что значит «и потом, он нас любит»?

— Ну прекрати, прекрати…

— Да это значит, что что-то не так. Хочешь, я восстановлю недостающие звенья? Джинн выпущен из бутылки, но он, к счастью, пока нас любит. И заберет вместе с собой… Только вот куда? В лучшем случае мы все вместе прибудем в Кащенку. Поэтому я и предлагаю понять, что происходит, иначе он даже не спросит, хотим ли мы с ним. Мне надо кое-что тебе показать…

Зазвонил телефон. Внезапно и резко. Алка вздрогнула — что-то чувствовалось в этом сигнале, какая-то грубая настойчивость. Алка вдруг устало опустилась на табурет и проговорила:

— Это он. Снимай.

— Откуда ты знаешь?

— Снимай.

— А если это твои предки? С отдыха…

— Снимай… Снимай.

Через какое-то время Студент, убирая на место антенну радиотелефона, рассеянно сообщил:

— Он сказал, что уже идет к нам… Еще он сказал, что только что был в «Норсе» и им пришлось вернуть ему квартиру, так что все в порядке… У них просто не было другого выхода.

Алка поднялась с табурета и подошла к окну. Снег, над Москвой много снега… Она обернулась и попросила сигарету. Потом сказала:

— Нет, не надо… — После небольшой паузы: — Сначала человек получает пятьсот тысяч, пропивает их и теряет квартиру за пятьдесят миллионов. Становится бомжем. Потом в течение нескольких дней ему безумно везет, но он даже и не думает о возврате квартиры, он как бы надеется на помощь, возможно, весьма симпатичной, но абсолютно случайной пары студентов. Которым самим еще надо помогать. Он не думает об экономии внезапных денег. Он небрежно производит такие огромные траты, как будто привык это делать каждый день. Но завтра он выигрывает снова, и его это не удивляет. У него что, союз с электронными игровыми автоматами? Нас тоже ничто не удивляет… А в довершение всего он один у каких-то криминалов, которым просто не понравиться и то уже опасно, забирает свою квартиру. И все. Странствие Одиссея закончено. Улисс возвращается к родным берегам. Как мило!

— Алка… Ты понимаешь… он сейчас еще сказал, что им пришлось выдать ему очень крупный штраф… за моральный ущерб. У них просто не было другого выхода. И опять сказал, что половина моя…

— Вот как? Еще более мило… Он что — Рембо? Или Терминатор? Бандиты выплатили ему, безобидному пенсионеру, штраф… А теперь он идет сюда!

— Да, такого не бывает…

— Ну хорошо, ты можешь считать меня законченной идиоткой, но я хочу тебе кое-что показать. Еще с утра надо было это сделать.

Алка вышла в коридор и вернулась со своей вечерней сумочкой. Она порылась в ней, а потом извлекла какое-то странное колечко. Студент, вдруг усмехнувшись, подумал, что в этой сюрной ситуации он бы не удивился, если бы это был презерватив. И Алка сейчас, прямо на кухне, предложила бы ему заняться любовью. И черт с ним, с Дядей Витей, и черт с ней, с Валери, а еще лучше позвать их к себе. Во было бы здорово, а они тут голову ломают… Какая любовь— все в кучу, и полный трам-тарарам, пока все не рехнемся окончательно! Потому что кому-то, видимо, очень нужно, чтоб у нас отъехали крыши. Кого-то только это и сможет… сможет освободить. Безумие сможет освободить… Вот тебе и вся шальная воля. Нет, бред… дыши-ка, дружок, глубже…

К счастью, это был не презерватив. Колечком оказался какой-то неправильный многоугольник, сделанный скорее всего из толстой соломки для коктейля.

— Гляди — как тебе? — проговорила Алка, держа колечко на ладони. — Вчера, около десяти вечера, с мирным пенсионером, выступившим сегодня в роли Рембо, произошло что-то странное. Если ты помнишь, мы говорили о Дяде Вите…

— Не ерничай!

— Хорошо, не буду… Уже появился этот немец, и вы смотрели нуднейшую программу и потешались, как будто там был живой Чарли Чаплин, и, конечно, ничего не заметили. А я кое-что видела и испугалась. Я подумала, что либо мне это кажется, либо я совсем рехнулась от сессии. Понимаешь, вчера Дядя Витя взял вот эту коктейльную трубочку и начал крутить ее пальцами. Затем он ее просто сжал в руке. Шла программа, я не знаю, сколько было времени, мне показалось — около десяти. У меня упала сумочка— вот эта. Я нагнулась, чтобы ее поднять… Дядя Витя держал руку на колене и сжимал пальцы в кулак так сильно, что рука даже немного дрожала. Ты понимаешь, его кулак был прямо передо мной, и мне показалось, что я почувствовала запах горящей пластмассы. Потом он отдернул руку, как будто обжегся, эта штука упала на пол. По-моему, он даже этого не заметил. Посмотри, ты видишь, что она вся оплавлена, а ее концы спаяны?

Студент недоверчиво поглядел на маленький неправильный пятиугольник в ее ладони и проговорил:

— Алка, но это уж совсем какие-то нелепые вещи…