«Денис, Денис», — пронеслось по воздуху, теперь уже гораздо более приветливо…
Дядя Витя был крайне удивлен, обнаружив, что шримп-коктейль — это вовсе не бухло, а какой-то идиотский салат из креветок, а поэтичное «Фрутто ди Маре» оказалось обычной пиццей, полной морских гадов. Но еще больше он удивил всех присутствующих, когда все с аппетитом съел, заметив, что это весьма вкусная еда, а потом, о чем-то пошептавшись с Валери, небрежно бросил:
— Ну и закажи мне эту каргу!..
— Эскарго, — поправила его юная искательница приключений, глядя на Дядю Витю своими лучистыми глазами.
И чуть позже перед ним появилось блюдо, полное виноградных улиток.
Мимо, пошатываясь на пьяных ногах, прошел какой-то длинный рыжий немец. Валери поприветствовала его, как своего приятеля. Немец сказал: «О, Грюс Готт!»
— Давай зови Фрица за стол, — дружески сказал Дядя Витя.
Немец явился с подносом, на котором стояли небольшие рюмочки с каким-то прозрачным пойлом. Он считал, что выглядит весьма живописно. Его глаза светились так же, как и глаза Валери. Немец указал на рюмочки и подмигнул Дяде Вите.
— Граппа ди паппа! — У немца оказался весьма звонкий голос.
— Граппа для папы, — улыбнулась Валери.
— Яволь! — отозвался Дядя Витя и с удовольствием махнул рюмку. Потом он радостными глазами обвел блюдо с улитками и сказал: — Ага!
Дядя Витя не стал церемониться с щипчиками, он вылавливал улиток пальцами и смачно их высасывал. Немец, Валери, Студент с Алкой дружно аплодировали.
Наверное, стоило призадуматься о том, что вчерашний люмпен-алкоголик и сегодняшний кандидат в бомжи вырядился, как патриарх мирового авангарда, чувствует полный комфорт в обществе богатых транжир и порхающих вокруг ночных бабочек и с удовольствием уплетает блюда, одно упоминание о которых у русского человека должно вызвать возмущенное негодование желудка. Но так уж получилось, что никто в этот день ни о чем задумываться не стал.
И даже когда из темноты подъезда навстречу Егору Тропинину вышел Лопоухий Толян со словами: «Все, мальчик, приплыли», Егор тоже не подумал, что это серьезно. Намного серьезнее, чем желали бы все участники этой истории, включая Логинова, прячущего за пазухой то, что он называл «волыной». Верзила Логинов теперь вдруг очень захотел, чтобы все это было шуткой, а еще лучше — дурным сном. Или, на худой конец, чтобы хоть кто-то из компании остановил его в последний момент. Но он очень боялся, что эти презираемые им ссыкуны остановить его не посмеют, а у него обратного хода уже не будет.
«Черт, как-то нелепо все получается», — мелькнуло в голове у Логинова.
Наверное, действительно нелепо, странно и несерьезно все получалось, пока не сложилось в сегодняшний день. День, когда до ИХ появления оставались считанные минуты. И может быть, во всей веселящейся и грустящей, светящейся огнями и вплывающей в ночь Москве всего два человека отчетливо видели хищную пасть разверзшейся впереди бездны. Бездонной пропасти, куда уже низвергался несущий их поток времени. Девятилетняя девочка стояла у своего окна с телефонной трубкой в руках. Этажом выше, у такого же окна, находился Профессор Ким.
— Вы видите, он не выходит из павильона уже больше часа. — Дора глубоко вздохнула. — Теперь-то, конечно, вы мне верите, — проговорила она с укоризной.
Какое-то время трубка молчала. Потом Профессор Ким произнес:
— Да, Дора, я был не прав. Похоже, права оказалась ты… Все начнется здесь…
— Профессор, — голос девочки задрожал, — это уже… уже начинается…
— Возьми обруч, — быстро проговорил Профессор Ким, сам удивляясь тому, что теперь скорее всего верит Доре безоговорочно.
— Профессор… Я, наверное, смогу… — Голос Доры перестал дрожать. — Смогу вам рассказать, что там сейчас происходит…
Двадцать лет назад маленького Юлика Ашкенази били в школе, совсем как сейчас Егора или Дениса, — все индивидуальные истории похожи, и все они повторяются. Юлику ставили синяки и разбивали нос, он получал в солнечное сплетение и по рукам, по пальцам. Любимая мама говорила, что пролетарские дети бьют Юлика по пальцам, потому что этими пальцами он играет на скрипке. По-маминому получалось, что пролетарские дети, сами о том не догадываясь, завидовали Юлику, ненавидели и боялись скрипку — божественный инструмент из другого, возвышенного мира, куда им путь заказан. Но Юлик знал, что все это туфта! Его били потому, что он был слабак. Хищники всегда чувствуют друг друга и потому стараются, чтоб их тропинки не пересекались. Хищники всегда чувствуют жертву. Что они делают с жертвой, знает каждый дурак. Знал и Юлик. Однако пролетарские дети оказали Юлику неоценимую услугу. Они показали, какой удел ждет слабаков. Принять версию любимой мамы, конечно, приятнее, никакой тебе ответственности — во всем виновата скрипка. Но хищники всегда чувствуют жертву. Жертва нужна, чтобы ее съесть. Юлик принял собственную версию. Это было не так комфортно. Это было унизительно и противно. Но… потребовало определенного мужества. И убедило Юлика, что он понимает кое-что в человеческих слабостях. А на этом можно играть, примерно как на скрипке. Так был сделан первый шаг к созданию корпорации «Норе».
Когда разразилась перестройка, Юлик учился в институте. Он с детства мечтал стать звездочетом, поэтому определился в МАИ, чтобы быть ближе к небу. Когда стало ясно, что наступившие перемены необратимы, спрятал свой диплом подальше и начал печь вафельные трубочки с кремом и продавать их на площади трех вокзалов. Ко времени всеобщего дефицита трубочки пришлись как нельзя кстати, и через пару месяцев на Юлика работали уже двадцать человек. Все были довольны. Юлик установил приятельские отношения со всеми местными криминалами — он действительно стал понимать кое-что в человеческих слабостях. Как-то ему попалась на глаза бульварная книжонка о детстве и юности Александра Македонского. Там было написано, что папа, царь Филипп, подарил маленькому Александру надень рождения великолепного коня. Укротить его не мог никто. Именинник смог.