После тренировки Егор Тропинин решил немного прогуляться, а заодно взять в прокате пару свеженьких видеофильмов. Он занимался чуть больше двух месяцев, тренировки были изнурительными, однако многие упражнения, особенно на растяжку, давались ему легко, и тренер, самый настоящий сэнсэй с русским именем Павел Петрович, обнаружил у него определенные способности. Егору нравились занятия восточными единоборствами. Но особенно ему нравилось, когда все заканчивалось, усталые мышцы приятно болели, бодрость тела будила мысли о бодрости духа, а потом можно было так спокойно, не спеша пройтись. Егор шел по заснеженному Бульварному кольцу и улыбался усталым встречным людям. Некоторые улыбались ему в ответ. Егор свернул с бульвара в узенькую улицу, освещенную желтым светом московских фонарей. Он знал одно кафе, где в это время можно было недорого выпить кофе с изумительными, присыпанными большим количеством орехов шоколадными пирожными. У Егора было прекрасное настроение.
Дора очень не хотела ужинать. Сегодня возраст взял свое, и она съела слишком много мороженого «Баскин Роббинс», совсем забыв о необходимой конспирации. За это Дора прилично получила от всей семьи, особенно от Катьки, которая сама была не прочь поступить с «Баскин Роббинс» так же, однако солидный статус старшей сестры не предусматривал подобных поступков. И она прикидывалась, что вместе со всеми беспокоится о здоровье Доры, и, мол, нельзя перебивать аппетит, и всякое другое, но, разумеется, все дело в мороженом. Вот она и злится. Ежу понятно! И почему люди всегда думают одно, а говорят другое? Ну хоть кто-нибудь от этого стал счастливее? Ну покажите хоть одного. Нет таких! А те, кто считает от этого вранья себя счастливым, те, конечно, законченные идиоты. Как этот придурок, который без конца врет по Ти-Ви, потому что хочет попасть в депутаты. И попадет — мир так устроен. Хотя, конечно, не так, совсем не так! Мир, к счастью, устроен совсем не так, как надеются идиоты.
Дора рассмеялась, встретив удивленный взгляд старшей сестры.
— Смех без причины… первый признак того, что кто-то переел мороженого.
Все дуется, злится. Ну и ладно, Дора ничего на это не будет отвечать. Хотя нет, она скажет кое-что:
— В таком случае смех без причины очень вкусная штука. Вот! Особенно со взбитыми сливками, печеньем, шоколадной стружкой и живыми фруктами!
— Ах, ты еще и ехидничаешь?! Ну погоди, сейчас получишь по ушам.
Но поздно. Дора уже закрылась в своей комнате (кстати, она ничего не имеет против того, что у Катьки комната больше и что там постоянно сидят разные подозрительные типы — Катькины самодовольные придурки одноклассники — и рассказывают всякую чушь о музыке и современном бизнесе). Дора подошла к шкафчику и взяла с полки новый спортивный костюм фирмы «Салева». Зимний костюм из чудесного материала флиса с индейскими рисунками и альпийской вышивкой. Такой приятный, совсем не кусается, и такой теплый. А красивый! Дора в нем поедет с папой в горы — как они будут вместе смотреться на лыжах! Если только она успеет закончить с одним делом, одним очень важным делом. Тогда она поедет в чудесном костюме фирмы «Салева» в горы.
Дора посмотрела в окно и увидела, что в зале суперкомпьютерных игр погашен свет.
— Странно, время ужина, а они уже закрылись. Обычно я уже сплю, а они все работают.
— Дора, перестань разговаривать сама с собой, — раздался из-за двери Катькин голос. — И иди к столу, тебя все ждут.
— Не пойду! Не хочу я ужинать. И вообще с некоторых пор я не ем мяса. Я стала вегетарианкой.
— Это с каких же пор?
— С этих самых! — Дора посмотрела на маленький электронный будильничек. — С семи часов ноль-ноль минут сорока трех секунд…
— Пап, а пап, — позвала Катька, — пап, поди сюда. По-моему, у твоей младшей дочери возникли какие-то проблемы с интеллектом. Может, она Моцарта переслушала?!
— Может, конечно, и переслушала, — тихо проговорила Дора, — но в окошко сегодня я понаблюдаю дольше обычного.
Потом она вышла в новом спортивном костюме в столовую, где папа уже пил свое вечернее темное пиво, Катька ковыряла вилкой какой-то салат, а мама раскладывала по большим плоским тарелкам из черного стекла румяные, с золотой корочкой, венские шницели. Увидев Дору в лыжном костюме, она с улыбкой спросила:
— Ты что, малышка, замерзла?
Дора пропустила столь некорректно сформулированный вопрос мимо ушей и совершенно серьезно сказала:
— Как вы отнесетесь к тому, если я буду вынуждена на некоторое время уехать за границу?
— Нет, ну точно, — прыснула Катька, — эту даму на некоторое время придется оставить без Моцарта.
Дядя Витя спал на кушетке сторожа в ночном кафе, а на втором этаже все еще продолжалась дискотека, веселились богатые пижоны и их друзья — пижонствующие студенты. Студенты имели серьезные намерения и перспективные связи в жизни, и все знаменитости ночной Москвы были с ними. Эта публика проводила время в обществе своих независимых, соблазнительно-агрессивных подруг с не менее перспективными планами. Студент все это называл богемствующе-бандитской тусовкой. Дядя Витя сам бы не смог так выразиться, но он прекрасно понимал, о чем идет речь, и от этого ему было грустно. Первый раз на его длинном веку мир так серьезно менялся. Вернее, не так. Устойчивый мир, который Дяде Вите был знаком и понятен, полетел ко всем чертям. Мир милых воспоминаний и верных друзей (в тесноте, да не в обиде!), мир уютного пьянства и гордости по красным датам календаря, не совсем хорошей, зато всегда имеющейся в холодильнике колбасы; мир со своей системой ценностей и своей системой координат (молоко за 16 или за 25 копеек, хлеб за 13, калорийка за 9, пиво за 22 плюс сушка с солью — 1 копейка, 3.62 — водка, 4.12 — «Экстра», 2 рубля — килограмм говядины, 14 копеек— пачка «Примы» — на червонец можно жить неделю!) — этот мир рухнул окончательно! И на его пепле веселились новые жестокие дети, возможно, даже не догадывающиеся о происшедшей катастрофе.