— Знание?..
— Конечно! Обо всем на свете. А мы — лишь буквы. Но без нас книга невозможна — где вы видели книгу без букв.
Артур растерянно посмотрел на Профессора Кима, потом перевел взгляд на девочку:
— Где ты это прочитала, Дора?
Дора лишь пожала плечами.
— Заметь, — усмехнулся Профессор Ким, — в своих рассуждениях о Небесной Книге дитя оперирует абстрактными понятиями.
— Не надо меня путать, — рассердилась Дора. — Ничего подобного я не говорила. А если вам не интересно…
— Что ты, очень интересно! — Ким примиряюще поднял руки: — Продолжай, пожалуйста.
— На чем я остановилась?
— Знание.
— Да — Знание. И со-Знание, буквы. Сознание — это только сопричастность к Знанию, и, видимо, лишь к небольшой части. Это даже так и называется: со-Знание.
— Дора… ну-ну.
— И вот эта причастность, — продолжала девочка, — сознание, и превращает Большие Истории в Маленькие Истории. Вот и все. Чего тут непонятного?
— Конечно, — усмехнулся Артур, — подумаешь, бином Ньютона! Получается, что мы, буквы, творим весь видимый мир. Твой друг Профессор мог бы тебе что-то и рассказать о солипсизме, Дора. Именно так называются подобные воззрения.
— Я не говорю, что мы творим весь видимый мир. — Дора удивленно пожала плечами. — Я что, по-вашему, совсем того?! Я только говорю о превращении Больших Историй в Маленькие Истории.
— При помощи сознания внутри нас.
— Почти по Канту, — быстро вставил Профессор Ким. Его явно забавляла эта беседа.
— Ну ни при какой ни при помощи. Это какая-то путаница у вас в голове… Сознание внутри нас, а мы— внутри его. Проще сказать, что сознание — это и есть Маленькие Истории. Как их по-другому вытащить из этой книги? Только… и Большие Истории… ну, как в зеркале — это отражение сознания.
Артур покачал головой, затем улыбнулся и перевел взгляд на Профессора Кима:
— Для этого Ким и вооружился папуасским копьем?
— Копьем африканских шаманов, — уточнила Дора, — а настоящие шаманы часто бывают в Больших Историях.
— Хорошо. — Артур кивнул. — Но все-таки ответьте на мой вопрос: то молоко в миске у дверей — это тоже Большие Истории?
— Молоко, которое мы налили в миску, — проговорила Дора, исподлобья глядя на Артура, — в отличие от некоторых взрослых, помнит Большие Истории. И нам остается только надеяться, что оно не успеет повзрослеть и не подведет нас…
Вот так. Ни больше ни меньше.
И сейчас Артур громко спросил:
— Ну как там у вас?
— Пока порядок, — отозвался Олежа. — А у вас?
— Все тихо.
«У вас! — подумал Артур. — По большому счету — я здесь один. С Кимом не особо пообщаешься».
Артур снова потянулся за сигаретой. Что-то он стал слишком много курить. Курить и пить кофе. И вообще надо заняться этим. Прямо с понедельника. Нет, совсем бросать курить он не собирается, но, скажем, ограничиться пятью — семью сигаретами в день вполне возможно. И тремя чашками кофе. Вот прямо с понедельника и начнем.
— А что делает ребенок? — поинтересовался Артур.
— Ничего, — как-то странно проговорил Олежа. — Стоит. Стоит посреди холла.
Холл в квартире Профессора Кима был светлый, просторный.
— Прямо как у нас, — сравнила Дора и подумала, что больше всего на свете ей хочется сейчас домой. Но она отогнала эту мысль.
«Далекая Яблоня-Мама, сделай так, чтобы он нашел ее, — продолжала повторять про себя Дора, — сделай так, чтобы долгий сон отпустил ее… Я не боюсь, но сделай так, чтобы Королева пробудилась, потому что очень скоро они будут здесь».
Дора встала между двумя зеркалами — одно было укреплено на входных дверях, а другое висело напротив, на стене. Бесконечный зеркальный лабиринт… Вроде бы все правильно. Ты что, боишься, Дора? Ну ты же не такая трусиха… Ты же вундеркинд, и память у тебя… феноменаль… Нет, послушай, Дора, память у тебя феноменальная, и ты больше никогда не будешь путать это слово, и ты вовсе не боишься… Хорошо?
Она еще раз провела руками по своему спортивному костюму из флиса и, кивнув, тихо произнесла:
— Хорошо…
Девочка поправила надетую на голову корону, ее корону, сделанную из резинового мяча, и вспомнила себя на приеме у зубного, стоматолога, как любит говорить папа. Стоматолог — это такое длинное запутанное слово, и пока его произносишь, успеваешь забыть, что речь идет о враче. Тогда главное было подготовиться и сказать себе: «Я не боюсь». И действительно, становилось не так страшно.
— Я не боюсь, — сказала девочка. Она встала спиной к входной двери и увидела свое многократно повторившееся изображение, уходящее в бесконечность. Там, с другой стороны этой зеркальной бесконечности, находилась добрая и могущественная Яблоня-Мама, и она всегда помогала Доре. Всегда, когда требовалась помощь. А разве сейчас не такой день?! Даже несмотря на то что он самый короткий в году.
А потом Дора услышала голос Олежи. Она тут же убедила себя, что этот голос вовсе не испуганный, а просто очень удивленный.
— Дора, молоко, — проговорил Олежа. — Оно скисает… Молоко скисает прямо на глазах.
Девочка обернулась, и Олежа вдруг увидел, что она совсем бледная. Большая полая тишина вытеснила из холла все звуки. Птза Доры расширились — эмалированная миска скисшего молока стояла на низком трехногом табурете. Девочка подняла голову, словно соглашаясь с тем, что увидела, и в этой мгновенной тишине, сотворившейся из чего-то липкого, как остывший кисель, повис ее голос. Очень негромкий. Но Олежа все же почувствовал прикосновение этого липкого холодного киселя к своей спине.